Недавно закончил работу с клиенткой по имени М. женщина в возрасте 33 года, которая демонстрировала продолжительные депрессивные симптомы и искренне боялась, что не сможет с этим справиться. До того, как у М. началась депрессия, она работала преподавателем в школе. На момент начала лечения она взяла на работе отпуск, и не могла выполнять дела по дому. Ко мне ее направила клиника, где она ранее лечилась от депрессии. Вероятность возникновения зависимости была на лицо и отмечена в направлении из клиники. Психотерапия медленно действовало на симптомы М., и она постоянно искала поддержки еще в клинике и спрашивала у врачей: «Как вы думаете, мне станет лучше?» и «Что будет если не проходить психотерапию?»
Из-за суицидальных мыслей и острого дистресса М. изначально приходила на консультации дважды в неделю. Родители М. переживали из-за, что она может заняться самоповреждением и что лечение долго не даст результатов, но постепенно состояние М. улучшилось, количество сессий сократили до одной в неделю. Она пережила пару срывов и остро реагировала на любые стрессовые ситуации или угрозу регулярности сессий (например, мой отпуск). Длилась ее терапия достаточно долго (более 25 сессий), саморегуляция тоже формировалась дольше обычного. Я думал, как клиентка среагирует на завершение лечения, и задавался вопросом, нет ли у М. зависимого расстройства личности. Однако по мере исчезновения депрессивной симптоматики личность М. стала раскрываться с новой стороны. Постепенно М. стала демонстрировать уверенность в улучшениях и способность сохранить достигнутые результаты. И хотя она все равно старалась получить от меня поддержку и утешение, активно участвовала в сессиях, шутила и выражала стремление жить дальше. Ближе к завершению терапии М. смогла найти в себе склонность к поиску поддержки и опоры и освоила навыки самопомощи. То, что изначально выглядело как симптомы зависимого расстройства, на самом деле было лишь отражением острых переживаний клиентки и ощущения крайней уязвимости.